Ябеда - Страница 84

Поначалу звучала какофония, но Бетси терпеливо сидела на обеденном стуле, слишком низком для пианино, перебирала пожелтевшие клавиши согнутыми пальцами, и постепенно что-то начало вырисовываться. Вскоре из общей комнаты доносились «У Мэри был барашек» и «Апельсины и лимоны» в необычном исполнении. И очень странная, меланхолическая вариация «С днем рожденья» в миноре. Бетси знала, что всего через неделю мне исполнится восемнадцать и я уйду из детдома. Она понятия не имела, что я собираюсь забрать ее с собой. А я и помыслить не могла оставить ее здесь. Кто бы утешал ее по утрам?

Я не имела ни малейшего представления, куда мы с ней пойдем, но была уверена, что как только муниципалитет перестанет за меня платить, меня в ту же минуту выставят на улицу. В лучшем случае дадут адрес общежития, может, пару фунтов на автобус, скажут, где искать бюро по трудоустройству. Но я твердо решила, что новую жизнь мы с Бетси начнем вместе.

— С днем рожденья-я… моя Э-э-ва-а… — ломким голосом выводила Бетси, не попадая в мелодию, которую играла, а в финале прокричала во все горло: — С дне-ем рожденья тебя-я!

Все захлопали. Бетси, в крайнем изумлении от собственных успехов, обернулась, хотела изобразить равнодушие, но рот с капельками пота над верхней губой выдал ее восторг. Улыбка от уха до уха открыла желтоватые зубы, которые она чистила только после моих бесконечных напоминаний. Это было истинное счастье — простое, нечаянное, пышущее жаром ее сердечка.

Когда я уходила, она самозабвенно и методично пыталась извлечь звук из каждой клавиши подряд. Не все они отзывались, а из тех, что звучали, не многие были настроены. Меня послали за дровами для большого камина. Зимой, когда мы приплетались с остановки, где нас высаживал школьный автобус, мы почти все время проводили в общей комнате — собьемся в кучу у камина и смотрим детские передачи по телику. Из всех детдомовских только я одна шла на аттестат о среднем образовании и мечтала чего-то добиться в этой жизни.

С корзиной на спине я спустилась в подвал. От поленницы, где я обычно брала дрова, остались только завитушки коры да щепки, годные разве что на растопку. Я решила заглянуть в другое место, где должна была быть непочатая поленница сухих дров. Потолок там шел под уклон, и мне пришлось нагнуться.

Войдя в соседнее темное и тесное помещение, я услыхала рокот голосов, идущий откуда-то сверху. Подняла голову и угодила лицом в паутину, раскинутую между балками. Я стояла под комнатой, где разговаривали двое мужчин, сквозь щели между половицами просачивался свет. Дерево приглушило их голоса, сделав неузнаваемыми.

— Все готово, теперь можно… — отчетливо произнес один.

— Я предупрежу остальных, — перебил другой.

Я мысленно пробежала по коридорам. Это оказалось непросто, но я все же вычислила, что надо мной кабинет мистера Либи. Хотя его звучного рыканья, которое я бы ни с чем не спутала — достаточно наслушалась на воскресных проповедях, — слышно не было. Кто же там наверху? А впрочем, какая разница? В Роклиффе постоянно толклись чужие; какие-то мужики шныряли по коридорам, оглядывали нас, и у меня всякий раз подгибались коленки.

Наверху проговорили что-то еще, но стук шагов заглушил слова. В подвале было холодно, я заторопилась поскорее набрать в корзину дров и вернуться к огню. Вспомнив, как Бетси бренчала на пианино, я невольно улыбнулась. Жаль, раньше не догадалась про пианино — сколько радости для малышки.

— Ну, до встречи, — сказал первый голос. — Не опаздывай.

Хлопнула дверь, стало тихо.

Бетси оправлялась от простуды. Патрисия была только рада, что по ночам с ней нянчусь я — вытираю сопливый нос, пою горячим питьем с лимоном и медом. Только у нас на кухне не было ни меда, ни лимонов. Я обходилась апельсиновым соком, добавляя сахар и несколько капель лимонного концентрата из пластиковой баночки в форме лимона.

Подогрев питье в микроволновке, я усадила Бетси к себе на колени и поила, а она морщилась и вертела головой.

— Пей, — уговаривала я. — Тебе станет лучше.

— И они перестанут за мной приходить?

Я съежилась, зажмурилась. Честное слово, я ночи напролет караулила ее. То и дело вскакивала в панике и шарила по кровати возле себя или, когда Бетси не боялась спать в своей кровати, тянулась к соседнему матрасу, стараясь нащупать ее тельце. Если рука натыкалась на теплую преграду, можно было еще поспать. Один раз я даже связала наши запястья поясом, но утром он оказался разрезанным пополам, а Бетси лежала ногами на подушке, без пижамы, с багровыми рубцами на бедрах.

— Может быть.

— Если я буду хорошей девочкой, они перестанут приходить?

Я поднесла к ее носу салфетку, чтобы высморкалась.

— Ты у нас хорошая девочка, — заверила я.

— Тебя вот никогда не забирают. Так нечестно.

Бетси была права, так нечестно.

— Я им не нравлюсь — не такая хорошенькая, как ты, и слишком большая.

— А когда не была большой, забирали?

Я виновато кивнула:

— Один раз.

Как он тогда сказал? Эту больше не приводите. Одна морока.

Бетси завозилась у меня на коленях — котенок, пристраивающийся возле мамы-кошки. Когда она уснула, я поднатужилась и перетащила ее на свою кровать. Она раскинулась по диагонали, а я примостилась у стены, подсунув под спину сложенную подушку, и боролась со сном. Бетси натужно сопела, а я держала ее за руку, гладила по лбу, целовала волосы. И прижимала к себе при каждом скрипе половицы, при каждом стуке ветки в стекла высоких окон нашей спальни, при каждом выкрике в спальне у мальчишек.