Ябеда - Страница 22

К оглавлению

22

— Эва… — Патрисия теплой рукой погладила меня по спине. — Почему ты плачешь?

Я нехотя отлепила лоб от влажной подушки.

— Они все говорят, что чудища бывают. И приходят ночью.

— Вы только послушайте, что за глупости! Думаешь, я позволю каким-то чудищам обидеть кого-нибудь из вас?

Патрисия была хорошей, от нее пахло абрикосами. Я тихонько просунула пальцы в ее ладонь. Руки у нее были мягкими.

Я покачала головой:

— Нет, я так не думаю…

Она не моя мама, но, может, я смогу притвориться?

— Мы на ночь закрываем все двери и окна. Никому не пробраться. В Роклиффе ты в полной безопасности, Эва. Поэтому твой папа и попросил нас присмотреть за тобой.

— Папа сказал, что если в них не верить, то никаких чудищ и не будет. Вот я и старалась объяснить остальным…

— Твой папа совершенно прав, — улыбнулась Патрисия, нагнулась и поцеловала меня в макушку. — Ты такая милая девочка, Эва. Верь тому, что сказал папа, и все будет хорошо. А если что случится, приди и скажи мне.

Я насупилась.

— Ябедничать плохо. Ребята говорят, что собаки отгрызут мне язык.

Патрисия с улыбкой покачала головой, прогоняя мои глупые страхи.

— Иди-ка чистить зубы. Пора спать.

Она за руки стянула меня с матраса, и я послушно поплелась за ней в холодную, выложенную плитками ванную, где другие девочки уже вытирали лица. Когда мы с Патрисией вошли, девочки уставились на меня сердитыми глазами.

— Марш отсюда! — скомандовала Патрисия, и все мигом исчезли, как стайка босоногих привидений в нейлоновых рубашках. — Только не долго, Эва. — Она вышла из ванной.

Я с такой силой замотала головой, что дрожь отдалась во всем теле, пробежала по заледеневшим ногам. Не верю… не верю… не верю… — мысленно повторяла я, возя щеткой по стучащим зубам.

Когда я прижала полотенце к губам, когда в дверях промелькнула тень, когда непонятный ветерок занес странный запах, меня осенило: чтобы не верить во что-то, для начала это «что-то» должно существовать.

Глава 14

Нина пробиралась между фургонами и трейлерами, обходя грязь и лужи, щурясь от мелкого летнего дождика, который сеял не переставая уже несколько дней. Ей нужен был номер девятнадцать. С одной стороны, хотелось бросить это дело и убежать, а с другой — ее заинтриговал случай на пристани, таинственный незнакомец и его художество.

Некоторые фургоны представляли собой видавшие виды железные коробки, самым диковинным образом размалеванные яркими пятнами краски. Снаружи скучала под дождем комнатная мебель. Кому они принадлежат, эти фургоны, — цыганам, любителям путешествий? Некоторые были необитаемы, точнее, так думала Нина, пока дверь одного из них не открылась и наружу не вывалился голый по пояс мужик в потрепанных джинсах. Мужик неторопливо подошел к кусту и начал мочиться. Нина отвернулась.

В конце концов она разыскала номер девятнадцать, но перед покоробленной зеленой дверью замешкалась. Каким ветром ее занесло сюда, к черту на кулички, одну-одинешеньку? Но все та же заинтригованная ее половина заставила натянуть на голову плащ, чтоб не предстать перед ним совершенно мокрой курицей. Пока ждала, прикинула — кто мог бы жить в таком унылом местечке? В любом случае, заводить знакомство со здешними обитателями не очень-то хотелось. Хотя если подумать о ее собственном положении… Младший гример, с трудом наскребает на убогую комнатенку над дешевой забегаловкой на захудалой городской окраине. Немногим лучше.

Дверь не открывали. Нина пожала плечами и развернулась. Значит, так тому и быть. Видно, не судьба. Она даже рада. Отчасти. Но, сделав два шажка с бетонного подобия крыльца назад, в грязь, Нина налетела прямо на него. Словно он давно поджидал, наблюдая, как дождь поливает ее.

— Это вы, — улыбнулась она.

— Это я, — подтвердил он.

Голос перекликался с шумом дождя. Он был в черной рубашке и джинсах и промок еще сильнее, чем Нина. Дождь струйками стекал с волнистых волос, которые не шли у нее из головы с той встречи на пристани, потемневшие пряди свесились на лоб. Зрачки — две иссиня-черные кляксы на белом полотне лица. Даже в такой сумятице у Нины в груди дрогнули струны.

— Мои брюки. — Она протянула полиэтиленовый пакет, чувствуя себя совершенно нелепо.

— Правда? — Он пришел в восторг. — Я вставлю их в рамку! — С улыбкой, заменившей приглашение, он отпер дверь трейлера и предупредил: — У меня тут тесновато.

Внутри пахло темнотой, мужчиной, краской. Когда глаза привыкли к полумраку, Нина увидела, что крохотное квадратное помещение сплошь заставлено и завалено разномастными тюбиками, кистями, незаконченными полотнами и набросками. На подоконниках, на полках — банки с мутноватой жидкостью, а то, что могло служить кроватью, покрыто толстым слоем журнальных вырезок и впечатляющих фотографий неба, моря, лиц крупным планом. Он быстренько собрал кое-какие фотографии — Нине показалось, мелькнула обнаженная натура — и сунул в папку. Похлопал по расчищенному местечку — садитесь, но она стояла, озираясь по сторонам.

— Боже! — только и сумела выдохнуть Нина. — Это… это… — Слов не было. — Меня, между прочим, Ниной зовут.

Если перед нею свидетельство того, что творится у него голове, то он уже ей интересен. Судя по всему, мрачноват, но с воображением, переменчив, но не замкнут. Наверняка бывают дни, когда и словом ни с кем не перемолвится, когда с головой уходит в работу, создавая прекрасные картины маслом и акварели.

— Мик, — назвался он.

— Знаю. — Она протянула руку. Он сжал ее ладонь и держал, словно пытался понять, что она за человек. — Вы мне написали, помните?

22